В данной статье рассмотрены основные положения самых популярных и влиятельных традиционно китайских учений — конфуцианства и даосизма, а также пришедшего из Индии буддизма.
Китайская культура стремилась к максимальному упорядочению первозданного хаоса как в окружающем мире, так и во внутренней духовной жизни человека. Эти задачи сводились главным образом к тому, чтобы развивать и совершенствовать «естественные» психические способности человека с целью максимальной реализации всех потенциальных возможностей его психики, в соответствии с определенными нравственными, религиозно-философскими и социально-психологическими нормами и критериями, выработанными в тех или иных школах традиционной китайской мысли. Наиболее заметный вклад в формирование и развитие культуры психической деятельности в древнем и средневековом Китае внесли самые популярные и влиятельные традиционно китайские учения — конфуцианство и даосизм, а также пришедший из Индии буддизм.
Конфуцианство является господствующей официальной идеологией традиционного Китая. Оно заложило основы официальной культуры, а буддизм и даосизм всегда находились в некоторой оппозиции к официальной идеологии и культуре и в целом были ближе к народной культуре, хотя во все времена многие представители господствующих сословий увлекались как буддизмом, так и даосизмом, а в народной традиции достаточно глубоко укоренились и конфуцианские принципы. Самая влиятельная школа буддизма, оказавшая сильное воздействие на всю китайскую культуру — школа Чань, сформировавшаяся на рубеже V–VI вв. н. э. Преображение структуры личности в системе чаньской практики психотренинга и психической саморегуляции порой носило глубокий и тотальный характер. Оно затрагивало самые глубинные слои психики, в результате чего весьма радикально менялись ценностные ориентации, разрушались эгозащитные механизмы личности, существенной перестройке подвергались даже такие структуры психики, как подсознательное и «невыражаемое».
Огромное значение в китайских учениях придавалось преодолению дуализма знания и действия, теории и практики. Конфуций утверждал: «Человек может сделать великим учение, которое он исповедует, но учение не может сделать человека великим». В даосском трактате «Чжуанцзы» говорится: «Сначала был истинный человек и лишь потом было истинное знание» и «Когда искренний человек исповедует ложное учение, оно становится истинным, а когда неискренний человек исповедует истинное учение, оно становится ложным». В текстах постоянно подчеркивается, что между знанием и действием, с одной стороны, и знанием и носителем знания, который одновременно является субъектом действия — с другой, существует теснейшая взаимосвязь и взаимозависимость, и в этом неразрывном триединстве основных элементов своеобразной функциональной системы знание — действие — субьект знания и действия репрезентативная личность играет определяющую роль.
Культура психической деятельности в конфуцианстве
Основоположник культуры психической деятельности — Конфуций (551–479 гг. до н.э.) — отводил центральное место проблемам поведения человека, жизни государства, семьи и принципам управления. Нормы поведения культурного и нравственного человека зафиксированы в правилах «Ли». В конфуцианстве методы воздействия на психику человека «изнутри» (методы психической саморегуляции и аутотренинга) сочетались с разнообразными методами воздействия «извне» (с помощью ритуалов, музыки, декларации канонических текстов). Это в конечном итоге давало возможность не только индуцировать необходимые психические состояния, но и закреплять их, превращая в постоянно действующий фактор психической жизни.
Прежде всего самоанализ и требовательность к самому себе
Под пристальным и суровым внутренним взором конфуцианца все формы его психической деятельности, все его желания, мысли, намерения и т.д. должны проявляться отчетливо, ясно, «как рыба в прозрачной воде». При обнаружении в себе дурных намерений и помыслов следовало предпринять максимальные усилия для их исправления. Если же таковые не обнаружатся, удвоить усердие в нравственном и психическом самоусовершенствовании. «Когда видишь мудреца, думай о том, чтобы уподобиться ему; когда видишь глупого человека, подвергни себя внутреннему анализу», — говорил Конфуций. Он горько сетовал, что только в 60 лет научился отличать правду от неправды и лишь к 70 годам жизни стал следовать желаниям своего сердца, не нарушая при этом правил «Ли». Ступивший на этот путь очень требователен к себе и постоянно повышает требовательность, удваивая усилия. В этом заключается одно из важнейших отличий «благородного мужа» от безнравственного, «низкого» человека. Конфуций подчеркивал:
«Благородный муж требователен к себе, низкий человек требователен к другим». «Благородный муж печется о долге, низкий челjвек жаждет выгоды».
Человек, даже уже вполне зрелый и сформировавшийся как личность, не есть нечто раз и навсегда данное, т.е. не является набором неизменных свойств, а наоборот, может и должен менять свой моральный и психический статус, если обнаруживает в нем какие-то недостатки. «Не меняются только самые мудрые и самые глупые», — говорил Конфуций. Важное практическое значение конфуцианской психологии заключалось в том, что она давала возможность сохранять самообладание и выдержку в различных жизненных ситуациях, в том числе экстремальных. Главный аспект конфуцианцы делали при этом не на достижении внутреннего покоя как такового, а на мобилизации нравственных, психических и физических сил человека для решения определенных задач. Они стремились обрести выдержку и спокойствие в первую очередь с помощью волевого усилия.
Высокое чувство социальной ответственности побуждало конфуцианца быть твердым, целеустремленным и инициативным при исполнении своих обязанностей, проявлять максимальное усердие и старательность, отдавать всего себя избранному делу. Конфуций одобрительно отзывался о «людях, живущих в уединении и укрепляющих свою волю, чтобы достойно исполнять свой долг»: «К гуманности приближается тот, кто тверд и настойчив, прост и малоразговорчив». Именно воля управляет жизненной энергией, которая «наполняет тело» человека от головы до пяток и кончиков пальцев, придавая ему силу и крепость. Воля — главное, а жизненная энергия — второстепенное. Конфуций указывал, что нельзя научиться управлять другими людьми, а тем более целым государством, не научившись управлять самим собой, своей психикой. Когда человек управляет самим собой, людям не приказывают, но они исполняют; когда же человек не управляет собой, хоть он и приказывает, ему не повинуются.
Ратуя за тотальный порядок, ранние конфуцианцы стремились максимально «упорядочить» все, развивая этот процесс в такой последовательности: сначала человек «приводит в порядок» себя, в первую очередь свое нравственное поведение и психическую деятельность, затем он наводит порядок в своей семье, потом — в своем государстве, и, наконец, старается упорядочить весь универсум. Конфуций говорил:
«Если в человеке естественность побеждает культуру, он становится дикарем, если же культура побеждает естественность, он становится ученым-книжником. Только тогда, когда культура и естественность в человеке уравновесят друг друга, он становится благородным мужем. Благородный муж не может не самосовершенствоваться».
Ритуал как главный критерий истины
Люди, занимающиеся самосовершенствованием, не должны чрезмерно ускорять естественный ьпроцесс нравственного и психического созревания личности. Конфуций призывал «избегать крайностей» и придерживаться принципа «золотой середины». В традиционном Китае «культурное» поведение приобрело ярко выраженный ритуализированный характер, так как решающую роль в его становлении сыграл конфуцианский принцип «Ли» (правило, этикет, церемонии, ритуал). Конфуций неоднократно подчеркивал, что ритуал, наряду с добродетелью, является одним из главных средств «наведения порядка» в Поднебесной, «упорядочения отношений» между ее жителями и управления ими. Важность ритуала заключается в том, что он «приводит людей к согласию». Умение сдерживать себя и во всем соответствовать ритуалу является одним из главных признаков «гуманного» человека.
Ритуал рассматривался в конфуцианстве как один из главных критериев истины, с помощью которого знания приводились в соответствие с действием.Исполнение ритуала вводило участника архаического обряда в атмосферу непосредственного и глубоко эмоционального сопереживания, требовало вдохновения и религиозного энтузиазма. Это состояние «психофизического катарсиса», зачастую достигавшееся с помощью галлюциногенных препаратов, превращало участника обряда в соучастника мифологической драмы и заставляло переживать весь ее драматический накал заново и всерьез. Конфуций приносил жертвы предкам так, словно они были живые; приносил жертвы духам так, словно они были перед ним. «Если я не участвую в жертвоприношении всеми чувствами, то я словно не приношу жертв вообще», — говорил он. Большое значение в ритуалах придавалось музыке. Ее облагораживающее влияние на человека проявлялось в достижении внутреннего спокойствия, чувства радости и гармонии, способствующего моральному и психическому совершенствованию человека.
Сам Конфуций почитал музыку исключительно «серьезную», благонравную и возвышенную, рождающую высокие и благородные чувства, и презирал «легкую», называя ее легкомысленной и развратной. Чтобы упорядочить музыку ритуала, был разработан строгий регламент, когда и кому на каких инструментах играть. Также регламентировалось танцевальное сопровождение обрядов, количество танцоров, их репертуар. Все было строго фиксировано в соответствии с рангом организатора и значением обряда. Все это создавало возможность для возникновения иерархии «верха» и «низа», образования касты ученых, педантов и начетчиков, тем самым объективно противопоставляя всю «официальную» культуру сферам народной культуры. Самый главный характерный признак народного праздника — это его веселость, яркая эмоционально-психологическая окрашенность. Карнавальный смех разрушает всякую иерархию, развенчивает устоявшиеся догмы, снимает оппозиции. Однако сам Конфуций все же признавал определенную общественную пользу праздника, впрочем, пытаясь ввести его в официально признанные рамки, и усматривал в нем эффективное средство эмоциональной разрядки, т. е. средство управления народом. Он придерживался правила:
«Нельзя держать лук постоянно натянутым, не расслабляя его время от времени, как и нельзя держать постоянно расслабленным, не натягивая его».
Особенности культуры психической деятельности в даосизме
На конфуцианство ориентировалась большая часть китайской бюрократической интеллигенции, непосредственно управлявшей страной. Однако конфуцианство все же не смогло решить многие задачи психокоррекции. Поэтому в древнем и средневековом Китае сложился ряд других моделей управления психикой человека: даосская и чаньская. Главная задача даосской практики заключалась не в подчинении человека биологическому началу как таковому, а в выявлении изначально заложенного в нем космического начала и в подчинении психофизиологических процессов всеобщим космическим законам, чтобы устранить все препятствия для их естественного и полнокровного самопроявления. В результате такой психокоррекции человек становится равноправным во всех отношениях членом космической триады «Небо — Земля — Человек». Даосы считали, что наилучшим выражением всеобщей закономерности функционирования Вселенной является «великое Дао», которое тождественно «истинной сущности» человека. Высшую цель культурного развития человеческой личности даосы видели в полном подчинении «Дао».
Жизнь «против правил» или прежде всего следование человека его истинной природе
По мнению даосов, «истинная сущность» — это прямое спонтанное и мгновенное взаиморастворение, иными словами, «прыжок в подлинный первоисточник идентичности», слияние с универсальной первоосновой всего сущего (Дао), которая одновременно является и «истинной природой» каждого человека. Изначальная ситуация человека как «природного» существа — это ситуация хаоса. Даосская практика психической саморегуляции была призвана преодолеть этот первозданный хаос, обретая постоянство в единении с Дао. Привязанность к своему индивидуальному «Я» рассматривалась даосами как главная причина хаотических ментальных состояний. В трактате «Дао дэ цзин» говорится:
«Знающий людей — мудр, познавший себя — просветленный человек; побеждающий людей — имеет силу, победивший себя — могуществен».
Конфуций настаивал на том, что человек живет и действует в организованном коллективе — обществе, государстве. Эта организованность достигается подчинением каждого члена общества определенным правилам — нормам общественной жизни. Лао-цзы придерживался противоположной концепции: все бедствия и пороки человечества в процессе развития цивилизации, личности и общества проистекают именно от этих самых «правил». Идеальный порядок достигается только отказом от всяких правил; их должно заменить следование человека его «естественной природе». Даосы утверждали, что конфуцианские правила сами создают проблему личности, отчуждающей себя от своего природного начала и противопоставляющей себя всему окружающему миру, а стремясь подавить эгоцентризм и анархические тенденции в человеке, наоборот, усиливают их.
Даосы предлагали просто «забыть» нормы и условности, а вместе с ними и свое «Я» как одну из таких условностей, и в порыве спонтанного «просветления» идентифицироваться с безусловным Дао. Они утверждали, что в «самозабвенном» состоянии, постигая свою истинную природу, тождественную истинной сущности каждой вещи, каждого явления, человек одновременно отождествляется и сливается с миром окружающей природы, образуя с ней нераздельное и гармоничное единство, так как постижение Дао — есть такой психический опыт, в котором исчезает различие между субъектом и объектом, между «Я» и «не-Я». Психотерапевтическая ценность «просветления» — в его способности примирять противоречия на более высоком уровне сознания. В этом смысле Дао интерпретировалось ими как путь к более целостной и гармоничной жизнедеятельности человеческой психики, ведущей к слиянию индивидуального потока психики с универсальным Путем Вселенной и его функционированию в полном соответствии с космическим целым.
Чтобы обрести единство с космическим целым, человек, по мнению даосов, должен избавиться от личных стремлений, полностью подчиниться и следовать объективным и универсальным закономерностям безличного Дао. Тогда перед ним не будут возникать проблемы, угрожающие его эго-функции, исчезнет необходимость в постоянном самоутверждении, и он избавится от притязаний своего «Я», как бы растворяясь в других «Я», погружаясь в гармонию с движущими силами Вселенной и сам становясь их частью. Все сущее обладает одним и тем же Дао, одной и той же универсальной природой, которая охватывает все вещи и явления и пронизывает все сущее.
Концепция «естественности» и «не-деяния»
Провозглашая необходимость «уменьшения привязанности к своему Я» и избавления от желаний и страстей, даосы, тем не менее, не заходили в своих призывах так далеко, как буддисты, призывавшие «победить себя» полностью и окончательно. Если концепция отсутствия индивидуального «Я» является центральной концепцией буддийской философии и психологии, то в даосизме главный акцент делался на концепции «естественности» и «не-деяния». Для даоса критерием единения с Дао служило «отсутствие деяния», «не-деяние», т. е. ненарушение закона естественности. Таким образом, «не-деяние», т. е. естественная и спонтанная реализация своей «истинной природы», было основной целью и в то же время главным методом даосской практики психической саморегуляции. Даосы считали, что к деянию человека побуждают обуревавшие его страсти. Освобождение от страстей рассматривалось даосами как непременное условие достижения Дао. В трактате «Ян-чжу» сказано:
«Появившись на свет, люди не могут обрести покой из-за четырех дел: первое — достижение долго летия, второе — достижение славы, третье — достижение должности, четвертое — достижение богатства. Если у человека не будет ни жены, ни должности, то он лишится половины своих страстей и желаний».
Соответственно идеальный тип личности определяется в даосских трактатах как «совершенно-мудрый», «отрешившийся от дел», «не имеющий страстей и желаний». Максимально сосредотачиваясь на покое, бесстрастности, даос становился как бы в позицию наблюдателя, подобно тому, как лежащий на земле человек наблюдает за плывущими по небу облаками. В конечном итоге, при освобождении от вносящей хаос активности деятельного человеческого «Я» лишенная внешних энергетических импульсов психика успокаивается сама собой, подобно мутной воде, которая становится чистой и ясной сама собой, если оставить ее в покое.
В трактате «Дао дэ цзин» сказано:
«Нужно сделать свое сознание предельно беспристрастным, твердо сохранять покой, и тогда все вещи будут изменяться сами собой, а нам останется лишь созерцать их возвращение. В мире большое разнообразие вещей, но все они возвращаются к своему истоку». Дао есть нечто всепроникающее и вездесущее. Нет вещи, которая им не обладает, и поэтому его можно обнаружить где угодно и в чем угодно, «даже в моче и кале», занимаясь каким угодно делом и превращая любое — даже самое «низкое» в общепринятом понимании — занятие в благоговейное и вдохновенное служение «великому Дао», символу космической гармонии и энергии. Берясь за любое дело, человек должен прежде всего научиться управлять своей психикой в соответствии с принципом «не-деяния». Особое место в даосской практике психической саморегуляции имела практика занятий военно-прикладными искусствами (фехтование, кулачный бой, стрельба из лука и.т.д.).
Известно, что в стрессовых ситуациях нормальное протекание эмоциональных процессов играет большую роль в эндокринной, вегетососудистой, мышечной мобилизации организма. Отстраненность, невовлеченность даоса в свои «страсти» позволяли избегать тех негативных последствий, которые несут эмоциональные бурные реакции для неподготовленных, психически нетренированных людей. Человек, находящийся в состоянии единения с Дао, мог быть совершенно бесстрастным, т. е. находиться в «не-деянии». «Человек при рождении мягок и слаб, а при смерти — тверд и крепок. Твердое и крепкое погибает, мягкое и слабое — живет», — считали даосы. Поэтому целью даосской практики психической саморегуляции, даосского пути культурного развития было не получение «твердости и крепости» обычного взрослого человека, а, напротив, приобретение «детскости», непосредственности реакции и свежести впечатлений (восприятия), свойственных детям. Сливаясь с Единым, даос сам становился Единым, но в то же время сохранял неопределенность и многозначительность.
Сходство и различия конфуцианства и даоСизма
Даосская практика психической саморегуляции в сущности решала ту же задачу упорядочения психики, что и конфуцианская культура. Конфуцианство и даосизм находятся в совершенно близком родстве, хотя это родство антиподов и единство противоположностей. Общие положения в даосизме и конфуцианстве.
1. Психические функции человека необходимо определенным образом тренировать и «воспитывать», изменяя их в определенном направлении. В одном из трактатов говорится: «Начинаю с воспитания привычек и взращиваю характер, а в конечном итоге получаю судьбу».
2. Прежде чем приступать к какому-нибудь делу, тем более такому важному и ответственному, как управление другими людьми, необходимо сначала «научиться управлять самим собой», т. е. психикой.
3. «Корень» успехов и неудач нужно прежде всего искать в самом себе. У человека, достигшего предела, состояние сознания остается совершенно неизменным, смотрит ли он вверх на небо, проникает ли вниз к «желтым источникам» (царство мертвых), странствует ли по восьми частям света.
Отличия двух духовных традиций.
1. Конфуцианцы сосредотачивали свои психические и физические силы главным образом на управленческой деятельности и в сфере «высокой» и официально признанной культуры. Даосы вообще не признавали никакой иерархии «высоких» и «низких» занятий, и, следовательно, возможности применения даосских методов психотренинга были фактически неограниченными.
2. Если в конфуцианстве психическая тренировка служила лишь одним из средств воспитания личности, то в даосизме она занимала центральное место.
«Единство с Дао» — это вхождение в определенное состояние сознания, когда прекращаются попытки вербализации непосредственного чувственного опыта, человек отказывается от истин и предписаний, навязываемых ему извне. На начальных этапах даосской практики, когда состояние внутреннего покоя еще неустойчиво, необходимо было исключить сильные раздражители. Психические тренировки в «не-деянии», «опустошении» сознания и «бесстрастности» первоначально все-таки протекали в уединенных, тихих и безлюдных местах. Пафос даосизма состоял не в том, чтобы достичь «не-деяния» за счет обеднения своей жизни, исключения из нее полнокровных событий, а в том, чтобы сохранять невозмутимость духа в любых ситуациях, во время любых катастроф.
Многие чиновники-конфуцианцы, находящиеся на государственной службе, исповедовали даосизм, но чаще всего негласно. Ситуация в китайской культуре характеризовалась как взаимодействие полярных сил инь (темное, женское начало) и ян (светлое, мужское начало), где даосизм идентифицировался с инь, а конфуцианство — с ян. В качестве идеального варианта всякого развития провозглашалось нахождение и поддержание оптимального баланса между полярными тенденциями, когда ни одна из них не может подавить другую, и они уравновешивают друг друга, не позволяя противоположной тенденции перерасти в свою крайность.
Чань-буддизм и чаньская культура психической деятельности
Буддизм проник в Китай в I в. н. э. Школа китайского буддизма Чань (дзэн) возникла на рубеже V–VI вв. Если буддизм — отец, то даосизм — мать этого удивительного «ребенка». Рассматривая весь внешний мир как продукт психической деятельности человека, чань-буддисты в качестве основной цели всей жизни в целом ставили не внесение некоторых изменений в природную или социальную среду, а достижение определенного состояния сознания, принципиально неописуемого в терминах объективного мира. Это состояние рассматривалось как имеющее самоценность вне зависимости от того, насколько оно повышало уровень адаптационных возможностей индивида. Высший смысл деятельности состоял в преобразовании тех или иных внутренних психических структур.
Если в конфуцианстве отстаивается принцип всемогущества слова и умопостигаемости учения, изложенного в вербальных текстах, освященных традицией, то в даосизме и чань-буддизме провозглашается принцип невозможности выразить высшую истину в словах и знаках. В чань-буддизме принципиальная методологическая установка делается на «эзотеризм»:
1) передача невербальной информации в процессе непосредственного общения учителя с учеником;
2) использование в практике психической тренировки языка парадоксов и иносказаний.
1. Особая передача вне учения.
2. Не опираться на слова и писания.
Аналогичный подход мы видим в даосизме, где молчание выступает как знак высшей мудрости, ибо «знающий не говорит, а говорящий не знает». В книге «Дао дэ цзин» так описывается Дао:
«Смотрю на него и не вижу, поэтому называю его не видимым. Слушаю его и не слышу, поэтому называю его неслышимым. Пытаюсь схватить его и не достигаю, поэтому называю его мельчайшим. Эти три признака Дао необъяснимы, потому что они восходят к Единому. Его верх не освящен, его низ не затемнен. Оно бесконечно и не может быть названо… И вот называю его формой без форм, образом без существа. Поэтому называю его неясным и туманным. Встречаюсь с ним и невижу лица его, следую за ним и не вижу спины его».
Согласно раннебуддийской традиции, сам Будда на многие вопросы, «касающиеся начала и будущего вещей» (такие как вечен или невечен мир, бесконечен ли он или имеет пределы, бессмертен ли сам Будда и т. д.), отвечал молчанием, полагая, что их решение ничего не дает для освобождения конкретного индивида от эмоциональной и нравственной «омраченности», которая является причиной страдания человека и препятствием к достижению «просветления. Более того, метафизические спекуляции такого рода сами по себе могут стать серьезным препятствием к «просветлению», так как рождают привязанность к «имени и форме», которая также является причиной страдания и преодоление которой — необходимое условие «освобождения». Отказ от абстрактных спекуляций и объяснений трансцендентных понятий был обусловлен в буддизме стремлением выработать прежде всего практические рекомендации по преодолению эмоционально-психологической «омраченности», препятствующей непосредственному переживанию вневербальной реальности.
Медитация — основа буддийской практики саморегуляции
Одним из основных методов буддийской практики психической саморегуляции была медитация. Легендарный буддийский патриарх Бодхидхарма в течение 9 лет занимался сидячей медитацией, молча созерцая каменную стену своей пещеры, где он обитал в одиночестве. Сам процесс медитации обычно предварялся подготовительными физическими и психическими упражнениями, призванными привести психику практикующего в функциональное оптимальное состояние, снимая возбуждение, стрессы и другие негативные факторы, мешающие созерцанию. С этой целью применялись: методы психоматической релаксации, водные процедуры, массаж или самомассаж биологически активных точек. Чаньский наставник рекомендовал своим ученикам:
«Когда вы впервые начинаете практиковать сидячую медитацию и созерцать свое сознание, отправляйтесь в уединенное место и сидите там, не сходя с этого места. Сначала сделайте тело прямым и сядьте в правильную позу. Сделайте одежду свободной и ослабьте пояс. Расслабьте туловище и конечности. Промассажируйте себя 7–8 раз. Выдохните полностью воздух из живота. Через естественный поток дыхания вы обретете вашу истинную природу, ясную и пустотную, спокойную и чистую. Когда ваше тело и сознание будут гармонизированы, дух тоже станет спокойным».
Сам процесс медитации осуществлялся при сосредоточении сознания, лишенного каких-либо образов или идей, в одной точке, и сочетался с максимальной релаксацией и стабилизацией сознания, снятием психического напряжения и достижением предельно уравновешенного состояния. Медитация обычно начиналась с сознательной концентрации внимания, когда медитирующий интенсивно «всматривается» своим внутренним взором в «пустоту», стремится «опустошить» свое сознание до полного отсутствия каких-либо мыслеобразов восприятия. Такое состояние называется «одноточечностью сознания», «сознанием, лишенным мыслей», «несознанием».
На следующей стадии медитирующий должен выработать в себе способность к несознательной концентрации внимания, когда сознание свободно движется от одного объекта к другому, течет как вода, не задерживаясь ни на одном объекте, и вместе с тем, отражая его с максимальной адекватностью без всякого напряжения. Пассивно созерцая феномены своей психики и внешние образы восприятия, чань-буддист должен был проявить полное безразличие, максимально отстраненное отношение к мелькающим мыслям и образам, которые должны следовать в общем потоке психики легко и свободно и не оставлять в сознании никаких следов, подобно птицам, легко и бесшумно пролетающим по небу и бесследно исчезающим вдали. При этом психика, лишенная вмешательства индивидуального «Я», успокаивается сама собой и достигает предельно уравновешенного состояния, которое уподоблялось чань-буддистами зеркальной поверхности спокойной воды.
Такое состояние сознания, когда все духовные силы находятся в равновесии, так что ни одна мысль, ни одна склонность не может доминировать над другими, называется дхьяна. Его можно сравнить с тем, как на бурлящее море выливают масло: волны больше не ревут, пена не кипит, брызги не летят — остается лишь гладкое блестящее зеркало. И именно в этом совершенном зеркале сознания мириады отражений появляются и исчезают, никак не нарушая его спокойствия. Чаньская медитация основной упор делала на естественную саморегуляцию, когда человек не стремился навязать своей психике направляющую и регулирующую волю своего «Я», позволяя ей самой находить наиболее оптимальный режим функционирования.
Вся система чаньской тренировки была направлена на то, чтобы развить силу воли и полное самообладание, но не в смысле жесткой внешней дисциплины, а в смысле самоконтроля и саморегуляции, когда бразды правления берет на себя психосоматическая целостность, в которой «сознательные» и «подсознательные» уровни находятся в непротиворечивом единстве и гармоничном взаимодействии. При этом воля должна уступить место безличной, совершенно объективированной воле, которая исходит от «истинной природы» человека и усиливается за счет того, что ее максимальной концентрации и проявлению всех ее потенциальных возможностей не мешают различные демобилизирующие факторы, связанные с наличием индивидуального «Я».
Концепция «серединного пути» в чань-буддизме
Комплекс других методов воздействия на психическое и соматическое состояние человека включал: парадоксальные задачи и диалоги, дыхательные и гимнастические упражнения, физический труд, специальную диету, приемы массажа и самомассажа, приемы биоэнергетической стимуляции с помощью разнообразных средств. Избегать крайностей и следовать «истинной природе»
В практике психической саморегуляции чаньбуддисты опирались на фундаментальную буддийскую концепцию «срединного пути», рекомендовавшую избегать крайностей аскетизма. Необходимо подлинное воспитание чувств, их тренировка. Чтобы различать все формы чувственного сознания и оценивать их по достоинству, нельзя избавиться от «омрачающих» факторов психической жизни без дисциплины и упражнения воли. При этом основной акцент, как и в даосизме, делался на «методе естественности».
Постигая Дао, человек обретал эйфорическое чувство материально-телесного единства, восстанавливал яркость, свежесть, остроту и целостность восприятия, а также спонтанность реагирования, т. е. все естественные свойства, утрачиваемые в процессе культуризации посредством правил «Ли». Действия человека в таком состоянии шли как бы из самой глубины его существа, его «истинной природы». Он руководствовался не нормами «культурного поведения», а интуитивным «озарением», постижением истинной природы всего сущего, с которой его собственная природа находится в нераздельном единстве.
Смех и юмор как орудие для разрушения устоявшихся норм
Чань-буддисты, находящиеся в состоянии «просветления», разражались безумным хохотом, который «сотрясал небо и землю», испускали столь оглушительные восклицания, что собеседник мог «оглохнуть и ослепнуть на три дня», или же упасть в обморок, сквернословили и издавали неприличные звуки, жгли священные тексты и изображения божеств и пр. В шоковом воздействии на психику важную роль играло то, что своей «необузданностью» и демонстративно пренебрежительным отношением к нормам приличий чаньский наставник ломал привычные представления о «правильном» и «неправильном» поведении и тем самым пытался разрушить весь устоявшийся образ мышления, построенный на дуализации явлений действительности.
Еще одна характерная черта психической культуры чань — это чаньский юмор, создающий праздничную атмосферу шутовства. «Суть дзэн есть юмор», т. е. дзэн-буддизм является единственной религией, в которой смех не только допускается, но и обязателен. Чаньский смех в момент «просветления» означал не только радость возрождения к новой жизни, но и победу над смертью. Ее признаком являлось душевное хаотическое состояние, распад психических связей и функций, способный повлечь за собой гибель человека как личности. «Просветленное» состояние и таинственное «озарение».
«Просветленное» состояние сознания изначально присутствует в обыденном сознании каждого человека, поэтому его следует искать не в религиозных символах и категориях, не в ритуальных формах и предметах культа, а в «истинной природе» человека, которая и есть «природа Будды» — именно в этом заключается, по мнению дзэн-буддистов, истинный источник и основа «просветления». Буддийское учение представляет собой «открытый секрет» и в нем «нет ничего особенного», «непостижимого» и «сверхъестественного», и овладеть высшей истиной совсем не трудно.
Таинственное «озарение», в сущности, представляет собой нечто совершенно обыденное и простое, не требующее ни изнурительного аскетизма, ни специальной практики, ни длительного восхождения по многочисленным ступеням совершенства. Для этого нужно лишь искренно верить в изначальную чистоту своей истинной природы и находиться с ней в неразрывном единстве, непосредственно созерцая ее, и следовать за ее движениями, безоговорочно доверяя ей. Для этого необходимо также не стремиться ни к чему «особенному» и «необычному», возвышенному и трансцендентальному, нужно лишь исполнять свои повседневные обязанности и отправлять свои естественные потребности. Приведем несколько рекомендаций из Записей бесед Линь-цзи, одного из приверженцев этой теории:
«Буддийское учение не нуждается в особой практике. Для его постижения необходимо лишь обыденное недеяние: испражняйтесь и мочитесь, носите свою обычную одежду и ешьте свою обычную пищу, а когда устанете — ложитесь спать. Глупый будет смеяться надо мной, но умный поймет!»
«Не думай ни о добре, ни о зле, и когда в твоем со знании не будет возникать ни одна мысль, покажи мне свой лик первозданный».
Воспринимать вещи как они есть значит быть свободными
Процесс искажения объективной реальности в субъективно желаемом направлении является главным источником человеческих заблуждений и страданий, главной причиной постоянной «неудовлетворенности» (дукха) «обычных» людей, не обретших «просветления». Поэтому, чтобы быть свободными, надо воспринимать вещи «как они есть». «Чистое» и «загрязненное» состояния сознания являются в сущности не двумя разными видами, а двумя функциями, или модусами жизнедеятельности одного и того же сознания. «Чистое» сознание представляет собой более фундаментальный аспект человеческой психики, чем «омраченное», так как «омрачающие» факторы преходящи и от них можно избавиться с помощью практики психической саморегуляции. «Чистое» сознание — это деятельность психики, когда нет разделения на субъект и объект, нет ни малейшего разрыва между интуитивным «схватыванием» ситуации во всей целостности и спонтанным реагированием на нее, нет привязанности к внешним объектам и зависимости от них и т. д.
Как утверждали чань-буддисты, к человеку, который верит в изначальную чистоту своей природы и полностью полагается на нее, не пытаясь навязать ей нечто чуждое и постороннее, что-то исправить в ней, «просветление» приходит совершенно естественно и легко, так же легко, как вода устремляется вниз, а облака плывут по небу. Но для большинства людей, не имеющих определенной предрасположенности к интуитивному, целостному мышлению, главная трудность заключается именно в его необычайной простоте и легкости, так как во все свои действия они вносят элемент преднамеренности и целенаправленности и, стремясь быть естественными, попадают в парадоксальную ситуацию, в порочный круг, из которого невозможно выбраться без тотального переворота во всей своей психической деятельности. Ведь в самом стремлении быть естественным уже есть нечто искусственное, нечто надуманное и глубоко чуждое истинной природе человека.
Не привязываться ни к добру, ни к злу
Внутренняя природа человека содержит все сполна с самого начала. И все, что нужно человеку, занимающемуся духовной практикой — это не привязываться ни к добру, ни к злу. Чань-буддисты обычно сравнивали «просветление» с неожиданным «выпадением дна у бочки». Когда это случается, все ее содержимое внезапно выходит наружу. «Новый» метод решения ситуационных задач заключается в том, что проблема решается как бы сама собой, если перестать видеть в ней таковую, и не мудрствуя лукаво и не создавая новых проблем, «просто жить» и действовать — «есть, когда захочется есть», «спать, когда захочется спать», быть естественным, без всякого преднамеренного стремления стать естественным. По-настоящему свободен не тот, кто находится по ту сторону добра и зла, а тот, кто избавился от всех привязанностей к идее «свободы» и «не-свободы», кто не различает, где свобода, а где несвобода, не отвергая и не принимая ни то, ни другое. Идеальным вектором развития личности в процессе чаньского психотренинга было восстановление исходной генетической многозначительности психических функций, которая позволяет человеку осуществлять спонтанное, непосредственное реагирование, присущее детям.
* * *
Подводя итоги обзорной статьи по духовным традициям средневекового Китая, можно сделать важнейший вывод, что все рассмотренные духовные традиции — конфуцианство, даосизм и чань-буддизм — несомненно, связаны с сокровенным учением древних ариев — зерванизмом. Согласно древним источникам, основатель буддизма Гаутама Будда (623–544 гг. до н. э.) учился у персидских магов-зерванитов. Его учение о Нирване и восьмеричном пути прекращения страданий — это, по сути, видоизмененное авестийское учение о Зерване. Даосизм сформировался, когда Китай был одной из независимых провинций Древнего Ирана (около VI в. до н. э.). Изначальный даосизм возник именно как результат распространения в тот период влияния зерванитских жрецов. Один из древнейших даосских текстов «Дао дэ цзин», где излагается учение о Дао, ключевом понятии даосизма, написан основоположником учения Лаоцзы, который создал его, побывав на Западе, в Персии. Именно древнеарийское учение оказало огромное влияние практически на все дошедшие до нас религии, системы духовных знаний и эзотерические науки. Поэтому, чтобы выйти на первоисток, для нас важно знакомиться с ними, изучать их, сопоставлять и выявлять глубинную взаимосвязь между ними и зороастризмом.
Конфуцианство является господствующей официальной идеологией традиционного Китая. Оно заложило основы официальной культуры, а буддизм и даосизм всегда находились в некоторой оппозиции к официальной идеологии и культуре и в целом были ближе к народной культуре, хотя во все времена многие представители господствующих сословий увлекались как буддизмом, так и даосизмом, а в народной традиции достаточно глубоко укоренились и конфуцианские принципы. Самая влиятельная школа буддизма, оказавшая сильное воздействие на всю китайскую культуру — школа Чань, сформировавшаяся на рубеже V–VI вв. н. э. Преображение структуры личности в системе чаньской практики психотренинга и психической саморегуляции порой носило глубокий и тотальный характер. Оно затрагивало самые глубинные слои психики, в результате чего весьма радикально менялись ценностные ориентации, разрушались эгозащитные механизмы личности, существенной перестройке подвергались даже такие структуры психики, как подсознательное и «невыражаемое».
Огромное значение в китайских учениях придавалось преодолению дуализма знания и действия, теории и практики. Конфуций утверждал: «Человек может сделать великим учение, которое он исповедует, но учение не может сделать человека великим». В даосском трактате «Чжуанцзы» говорится: «Сначала был истинный человек и лишь потом было истинное знание» и «Когда искренний человек исповедует ложное учение, оно становится истинным, а когда неискренний человек исповедует истинное учение, оно становится ложным». В текстах постоянно подчеркивается, что между знанием и действием, с одной стороны, и знанием и носителем знания, который одновременно является субъектом действия — с другой, существует теснейшая взаимосвязь и взаимозависимость, и в этом неразрывном триединстве основных элементов своеобразной функциональной системы знание — действие — субьект знания и действия репрезентативная личность играет определяющую роль.
Культура психической деятельности в конфуцианстве
Основоположник культуры психической деятельности — Конфуций (551–479 гг. до н.э.) — отводил центральное место проблемам поведения человека, жизни государства, семьи и принципам управления. Нормы поведения культурного и нравственного человека зафиксированы в правилах «Ли». В конфуцианстве методы воздействия на психику человека «изнутри» (методы психической саморегуляции и аутотренинга) сочетались с разнообразными методами воздействия «извне» (с помощью ритуалов, музыки, декларации канонических текстов). Это в конечном итоге давало возможность не только индуцировать необходимые психические состояния, но и закреплять их, превращая в постоянно действующий фактор психической жизни.
Прежде всего самоанализ и требовательность к самому себе
Под пристальным и суровым внутренним взором конфуцианца все формы его психической деятельности, все его желания, мысли, намерения и т.д. должны проявляться отчетливо, ясно, «как рыба в прозрачной воде». При обнаружении в себе дурных намерений и помыслов следовало предпринять максимальные усилия для их исправления. Если же таковые не обнаружатся, удвоить усердие в нравственном и психическом самоусовершенствовании. «Когда видишь мудреца, думай о том, чтобы уподобиться ему; когда видишь глупого человека, подвергни себя внутреннему анализу», — говорил Конфуций. Он горько сетовал, что только в 60 лет научился отличать правду от неправды и лишь к 70 годам жизни стал следовать желаниям своего сердца, не нарушая при этом правил «Ли». Ступивший на этот путь очень требователен к себе и постоянно повышает требовательность, удваивая усилия. В этом заключается одно из важнейших отличий «благородного мужа» от безнравственного, «низкого» человека. Конфуций подчеркивал:
«Благородный муж требователен к себе, низкий человек требователен к другим». «Благородный муж печется о долге, низкий челjвек жаждет выгоды».
Человек, даже уже вполне зрелый и сформировавшийся как личность, не есть нечто раз и навсегда данное, т.е. не является набором неизменных свойств, а наоборот, может и должен менять свой моральный и психический статус, если обнаруживает в нем какие-то недостатки. «Не меняются только самые мудрые и самые глупые», — говорил Конфуций. Важное практическое значение конфуцианской психологии заключалось в том, что она давала возможность сохранять самообладание и выдержку в различных жизненных ситуациях, в том числе экстремальных. Главный аспект конфуцианцы делали при этом не на достижении внутреннего покоя как такового, а на мобилизации нравственных, психических и физических сил человека для решения определенных задач. Они стремились обрести выдержку и спокойствие в первую очередь с помощью волевого усилия.
Высокое чувство социальной ответственности побуждало конфуцианца быть твердым, целеустремленным и инициативным при исполнении своих обязанностей, проявлять максимальное усердие и старательность, отдавать всего себя избранному делу. Конфуций одобрительно отзывался о «людях, живущих в уединении и укрепляющих свою волю, чтобы достойно исполнять свой долг»: «К гуманности приближается тот, кто тверд и настойчив, прост и малоразговорчив». Именно воля управляет жизненной энергией, которая «наполняет тело» человека от головы до пяток и кончиков пальцев, придавая ему силу и крепость. Воля — главное, а жизненная энергия — второстепенное. Конфуций указывал, что нельзя научиться управлять другими людьми, а тем более целым государством, не научившись управлять самим собой, своей психикой. Когда человек управляет самим собой, людям не приказывают, но они исполняют; когда же человек не управляет собой, хоть он и приказывает, ему не повинуются.
Ратуя за тотальный порядок, ранние конфуцианцы стремились максимально «упорядочить» все, развивая этот процесс в такой последовательности: сначала человек «приводит в порядок» себя, в первую очередь свое нравственное поведение и психическую деятельность, затем он наводит порядок в своей семье, потом — в своем государстве, и, наконец, старается упорядочить весь универсум. Конфуций говорил:
«Если в человеке естественность побеждает культуру, он становится дикарем, если же культура побеждает естественность, он становится ученым-книжником. Только тогда, когда культура и естественность в человеке уравновесят друг друга, он становится благородным мужем. Благородный муж не может не самосовершенствоваться».
Ритуал как главный критерий истины
Люди, занимающиеся самосовершенствованием, не должны чрезмерно ускорять естественный ьпроцесс нравственного и психического созревания личности. Конфуций призывал «избегать крайностей» и придерживаться принципа «золотой середины». В традиционном Китае «культурное» поведение приобрело ярко выраженный ритуализированный характер, так как решающую роль в его становлении сыграл конфуцианский принцип «Ли» (правило, этикет, церемонии, ритуал). Конфуций неоднократно подчеркивал, что ритуал, наряду с добродетелью, является одним из главных средств «наведения порядка» в Поднебесной, «упорядочения отношений» между ее жителями и управления ими. Важность ритуала заключается в том, что он «приводит людей к согласию». Умение сдерживать себя и во всем соответствовать ритуалу является одним из главных признаков «гуманного» человека.
Ритуал рассматривался в конфуцианстве как один из главных критериев истины, с помощью которого знания приводились в соответствие с действием.Исполнение ритуала вводило участника архаического обряда в атмосферу непосредственного и глубоко эмоционального сопереживания, требовало вдохновения и религиозного энтузиазма. Это состояние «психофизического катарсиса», зачастую достигавшееся с помощью галлюциногенных препаратов, превращало участника обряда в соучастника мифологической драмы и заставляло переживать весь ее драматический накал заново и всерьез. Конфуций приносил жертвы предкам так, словно они были живые; приносил жертвы духам так, словно они были перед ним. «Если я не участвую в жертвоприношении всеми чувствами, то я словно не приношу жертв вообще», — говорил он. Большое значение в ритуалах придавалось музыке. Ее облагораживающее влияние на человека проявлялось в достижении внутреннего спокойствия, чувства радости и гармонии, способствующего моральному и психическому совершенствованию человека.
Сам Конфуций почитал музыку исключительно «серьезную», благонравную и возвышенную, рождающую высокие и благородные чувства, и презирал «легкую», называя ее легкомысленной и развратной. Чтобы упорядочить музыку ритуала, был разработан строгий регламент, когда и кому на каких инструментах играть. Также регламентировалось танцевальное сопровождение обрядов, количество танцоров, их репертуар. Все было строго фиксировано в соответствии с рангом организатора и значением обряда. Все это создавало возможность для возникновения иерархии «верха» и «низа», образования касты ученых, педантов и начетчиков, тем самым объективно противопоставляя всю «официальную» культуру сферам народной культуры. Самый главный характерный признак народного праздника — это его веселость, яркая эмоционально-психологическая окрашенность. Карнавальный смех разрушает всякую иерархию, развенчивает устоявшиеся догмы, снимает оппозиции. Однако сам Конфуций все же признавал определенную общественную пользу праздника, впрочем, пытаясь ввести его в официально признанные рамки, и усматривал в нем эффективное средство эмоциональной разрядки, т. е. средство управления народом. Он придерживался правила:
«Нельзя держать лук постоянно натянутым, не расслабляя его время от времени, как и нельзя держать постоянно расслабленным, не натягивая его».
Особенности культуры психической деятельности в даосизме
На конфуцианство ориентировалась большая часть китайской бюрократической интеллигенции, непосредственно управлявшей страной. Однако конфуцианство все же не смогло решить многие задачи психокоррекции. Поэтому в древнем и средневековом Китае сложился ряд других моделей управления психикой человека: даосская и чаньская. Главная задача даосской практики заключалась не в подчинении человека биологическому началу как таковому, а в выявлении изначально заложенного в нем космического начала и в подчинении психофизиологических процессов всеобщим космическим законам, чтобы устранить все препятствия для их естественного и полнокровного самопроявления. В результате такой психокоррекции человек становится равноправным во всех отношениях членом космической триады «Небо — Земля — Человек». Даосы считали, что наилучшим выражением всеобщей закономерности функционирования Вселенной является «великое Дао», которое тождественно «истинной сущности» человека. Высшую цель культурного развития человеческой личности даосы видели в полном подчинении «Дао».
Жизнь «против правил» или прежде всего следование человека его истинной природе
По мнению даосов, «истинная сущность» — это прямое спонтанное и мгновенное взаиморастворение, иными словами, «прыжок в подлинный первоисточник идентичности», слияние с универсальной первоосновой всего сущего (Дао), которая одновременно является и «истинной природой» каждого человека. Изначальная ситуация человека как «природного» существа — это ситуация хаоса. Даосская практика психической саморегуляции была призвана преодолеть этот первозданный хаос, обретая постоянство в единении с Дао. Привязанность к своему индивидуальному «Я» рассматривалась даосами как главная причина хаотических ментальных состояний. В трактате «Дао дэ цзин» говорится:
«Знающий людей — мудр, познавший себя — просветленный человек; побеждающий людей — имеет силу, победивший себя — могуществен».
Конфуций настаивал на том, что человек живет и действует в организованном коллективе — обществе, государстве. Эта организованность достигается подчинением каждого члена общества определенным правилам — нормам общественной жизни. Лао-цзы придерживался противоположной концепции: все бедствия и пороки человечества в процессе развития цивилизации, личности и общества проистекают именно от этих самых «правил». Идеальный порядок достигается только отказом от всяких правил; их должно заменить следование человека его «естественной природе». Даосы утверждали, что конфуцианские правила сами создают проблему личности, отчуждающей себя от своего природного начала и противопоставляющей себя всему окружающему миру, а стремясь подавить эгоцентризм и анархические тенденции в человеке, наоборот, усиливают их.
Даосы предлагали просто «забыть» нормы и условности, а вместе с ними и свое «Я» как одну из таких условностей, и в порыве спонтанного «просветления» идентифицироваться с безусловным Дао. Они утверждали, что в «самозабвенном» состоянии, постигая свою истинную природу, тождественную истинной сущности каждой вещи, каждого явления, человек одновременно отождествляется и сливается с миром окружающей природы, образуя с ней нераздельное и гармоничное единство, так как постижение Дао — есть такой психический опыт, в котором исчезает различие между субъектом и объектом, между «Я» и «не-Я». Психотерапевтическая ценность «просветления» — в его способности примирять противоречия на более высоком уровне сознания. В этом смысле Дао интерпретировалось ими как путь к более целостной и гармоничной жизнедеятельности человеческой психики, ведущей к слиянию индивидуального потока психики с универсальным Путем Вселенной и его функционированию в полном соответствии с космическим целым.
Чтобы обрести единство с космическим целым, человек, по мнению даосов, должен избавиться от личных стремлений, полностью подчиниться и следовать объективным и универсальным закономерностям безличного Дао. Тогда перед ним не будут возникать проблемы, угрожающие его эго-функции, исчезнет необходимость в постоянном самоутверждении, и он избавится от притязаний своего «Я», как бы растворяясь в других «Я», погружаясь в гармонию с движущими силами Вселенной и сам становясь их частью. Все сущее обладает одним и тем же Дао, одной и той же универсальной природой, которая охватывает все вещи и явления и пронизывает все сущее.
Концепция «естественности» и «не-деяния»
Провозглашая необходимость «уменьшения привязанности к своему Я» и избавления от желаний и страстей, даосы, тем не менее, не заходили в своих призывах так далеко, как буддисты, призывавшие «победить себя» полностью и окончательно. Если концепция отсутствия индивидуального «Я» является центральной концепцией буддийской философии и психологии, то в даосизме главный акцент делался на концепции «естественности» и «не-деяния». Для даоса критерием единения с Дао служило «отсутствие деяния», «не-деяние», т. е. ненарушение закона естественности. Таким образом, «не-деяние», т. е. естественная и спонтанная реализация своей «истинной природы», было основной целью и в то же время главным методом даосской практики психической саморегуляции. Даосы считали, что к деянию человека побуждают обуревавшие его страсти. Освобождение от страстей рассматривалось даосами как непременное условие достижения Дао. В трактате «Ян-чжу» сказано:
«Появившись на свет, люди не могут обрести покой из-за четырех дел: первое — достижение долго летия, второе — достижение славы, третье — достижение должности, четвертое — достижение богатства. Если у человека не будет ни жены, ни должности, то он лишится половины своих страстей и желаний».
Соответственно идеальный тип личности определяется в даосских трактатах как «совершенно-мудрый», «отрешившийся от дел», «не имеющий страстей и желаний». Максимально сосредотачиваясь на покое, бесстрастности, даос становился как бы в позицию наблюдателя, подобно тому, как лежащий на земле человек наблюдает за плывущими по небу облаками. В конечном итоге, при освобождении от вносящей хаос активности деятельного человеческого «Я» лишенная внешних энергетических импульсов психика успокаивается сама собой, подобно мутной воде, которая становится чистой и ясной сама собой, если оставить ее в покое.
В трактате «Дао дэ цзин» сказано:
«Нужно сделать свое сознание предельно беспристрастным, твердо сохранять покой, и тогда все вещи будут изменяться сами собой, а нам останется лишь созерцать их возвращение. В мире большое разнообразие вещей, но все они возвращаются к своему истоку». Дао есть нечто всепроникающее и вездесущее. Нет вещи, которая им не обладает, и поэтому его можно обнаружить где угодно и в чем угодно, «даже в моче и кале», занимаясь каким угодно делом и превращая любое — даже самое «низкое» в общепринятом понимании — занятие в благоговейное и вдохновенное служение «великому Дао», символу космической гармонии и энергии. Берясь за любое дело, человек должен прежде всего научиться управлять своей психикой в соответствии с принципом «не-деяния». Особое место в даосской практике психической саморегуляции имела практика занятий военно-прикладными искусствами (фехтование, кулачный бой, стрельба из лука и.т.д.).
Известно, что в стрессовых ситуациях нормальное протекание эмоциональных процессов играет большую роль в эндокринной, вегетососудистой, мышечной мобилизации организма. Отстраненность, невовлеченность даоса в свои «страсти» позволяли избегать тех негативных последствий, которые несут эмоциональные бурные реакции для неподготовленных, психически нетренированных людей. Человек, находящийся в состоянии единения с Дао, мог быть совершенно бесстрастным, т. е. находиться в «не-деянии». «Человек при рождении мягок и слаб, а при смерти — тверд и крепок. Твердое и крепкое погибает, мягкое и слабое — живет», — считали даосы. Поэтому целью даосской практики психической саморегуляции, даосского пути культурного развития было не получение «твердости и крепости» обычного взрослого человека, а, напротив, приобретение «детскости», непосредственности реакции и свежести впечатлений (восприятия), свойственных детям. Сливаясь с Единым, даос сам становился Единым, но в то же время сохранял неопределенность и многозначительность.
Сходство и различия конфуцианства и даоСизма
Даосская практика психической саморегуляции в сущности решала ту же задачу упорядочения психики, что и конфуцианская культура. Конфуцианство и даосизм находятся в совершенно близком родстве, хотя это родство антиподов и единство противоположностей. Общие положения в даосизме и конфуцианстве.
1. Психические функции человека необходимо определенным образом тренировать и «воспитывать», изменяя их в определенном направлении. В одном из трактатов говорится: «Начинаю с воспитания привычек и взращиваю характер, а в конечном итоге получаю судьбу».
2. Прежде чем приступать к какому-нибудь делу, тем более такому важному и ответственному, как управление другими людьми, необходимо сначала «научиться управлять самим собой», т. е. психикой.
3. «Корень» успехов и неудач нужно прежде всего искать в самом себе. У человека, достигшего предела, состояние сознания остается совершенно неизменным, смотрит ли он вверх на небо, проникает ли вниз к «желтым источникам» (царство мертвых), странствует ли по восьми частям света.
Отличия двух духовных традиций.
1. Конфуцианцы сосредотачивали свои психические и физические силы главным образом на управленческой деятельности и в сфере «высокой» и официально признанной культуры. Даосы вообще не признавали никакой иерархии «высоких» и «низких» занятий, и, следовательно, возможности применения даосских методов психотренинга были фактически неограниченными.
2. Если в конфуцианстве психическая тренировка служила лишь одним из средств воспитания личности, то в даосизме она занимала центральное место.
«Единство с Дао» — это вхождение в определенное состояние сознания, когда прекращаются попытки вербализации непосредственного чувственного опыта, человек отказывается от истин и предписаний, навязываемых ему извне. На начальных этапах даосской практики, когда состояние внутреннего покоя еще неустойчиво, необходимо было исключить сильные раздражители. Психические тренировки в «не-деянии», «опустошении» сознания и «бесстрастности» первоначально все-таки протекали в уединенных, тихих и безлюдных местах. Пафос даосизма состоял не в том, чтобы достичь «не-деяния» за счет обеднения своей жизни, исключения из нее полнокровных событий, а в том, чтобы сохранять невозмутимость духа в любых ситуациях, во время любых катастроф.
Многие чиновники-конфуцианцы, находящиеся на государственной службе, исповедовали даосизм, но чаще всего негласно. Ситуация в китайской культуре характеризовалась как взаимодействие полярных сил инь (темное, женское начало) и ян (светлое, мужское начало), где даосизм идентифицировался с инь, а конфуцианство — с ян. В качестве идеального варианта всякого развития провозглашалось нахождение и поддержание оптимального баланса между полярными тенденциями, когда ни одна из них не может подавить другую, и они уравновешивают друг друга, не позволяя противоположной тенденции перерасти в свою крайность.
Чань-буддизм и чаньская культура психической деятельности
Буддизм проник в Китай в I в. н. э. Школа китайского буддизма Чань (дзэн) возникла на рубеже V–VI вв. Если буддизм — отец, то даосизм — мать этого удивительного «ребенка». Рассматривая весь внешний мир как продукт психической деятельности человека, чань-буддисты в качестве основной цели всей жизни в целом ставили не внесение некоторых изменений в природную или социальную среду, а достижение определенного состояния сознания, принципиально неописуемого в терминах объективного мира. Это состояние рассматривалось как имеющее самоценность вне зависимости от того, насколько оно повышало уровень адаптационных возможностей индивида. Высший смысл деятельности состоял в преобразовании тех или иных внутренних психических структур.
Если в конфуцианстве отстаивается принцип всемогущества слова и умопостигаемости учения, изложенного в вербальных текстах, освященных традицией, то в даосизме и чань-буддизме провозглашается принцип невозможности выразить высшую истину в словах и знаках. В чань-буддизме принципиальная методологическая установка делается на «эзотеризм»:
1) передача невербальной информации в процессе непосредственного общения учителя с учеником;
2) использование в практике психической тренировки языка парадоксов и иносказаний.
1. Особая передача вне учения.
2. Не опираться на слова и писания.
Аналогичный подход мы видим в даосизме, где молчание выступает как знак высшей мудрости, ибо «знающий не говорит, а говорящий не знает». В книге «Дао дэ цзин» так описывается Дао:
«Смотрю на него и не вижу, поэтому называю его не видимым. Слушаю его и не слышу, поэтому называю его неслышимым. Пытаюсь схватить его и не достигаю, поэтому называю его мельчайшим. Эти три признака Дао необъяснимы, потому что они восходят к Единому. Его верх не освящен, его низ не затемнен. Оно бесконечно и не может быть названо… И вот называю его формой без форм, образом без существа. Поэтому называю его неясным и туманным. Встречаюсь с ним и невижу лица его, следую за ним и не вижу спины его».
Согласно раннебуддийской традиции, сам Будда на многие вопросы, «касающиеся начала и будущего вещей» (такие как вечен или невечен мир, бесконечен ли он или имеет пределы, бессмертен ли сам Будда и т. д.), отвечал молчанием, полагая, что их решение ничего не дает для освобождения конкретного индивида от эмоциональной и нравственной «омраченности», которая является причиной страдания человека и препятствием к достижению «просветления. Более того, метафизические спекуляции такого рода сами по себе могут стать серьезным препятствием к «просветлению», так как рождают привязанность к «имени и форме», которая также является причиной страдания и преодоление которой — необходимое условие «освобождения». Отказ от абстрактных спекуляций и объяснений трансцендентных понятий был обусловлен в буддизме стремлением выработать прежде всего практические рекомендации по преодолению эмоционально-психологической «омраченности», препятствующей непосредственному переживанию вневербальной реальности.
Медитация — основа буддийской практики саморегуляции
Одним из основных методов буддийской практики психической саморегуляции была медитация. Легендарный буддийский патриарх Бодхидхарма в течение 9 лет занимался сидячей медитацией, молча созерцая каменную стену своей пещеры, где он обитал в одиночестве. Сам процесс медитации обычно предварялся подготовительными физическими и психическими упражнениями, призванными привести психику практикующего в функциональное оптимальное состояние, снимая возбуждение, стрессы и другие негативные факторы, мешающие созерцанию. С этой целью применялись: методы психоматической релаксации, водные процедуры, массаж или самомассаж биологически активных точек. Чаньский наставник рекомендовал своим ученикам:
«Когда вы впервые начинаете практиковать сидячую медитацию и созерцать свое сознание, отправляйтесь в уединенное место и сидите там, не сходя с этого места. Сначала сделайте тело прямым и сядьте в правильную позу. Сделайте одежду свободной и ослабьте пояс. Расслабьте туловище и конечности. Промассажируйте себя 7–8 раз. Выдохните полностью воздух из живота. Через естественный поток дыхания вы обретете вашу истинную природу, ясную и пустотную, спокойную и чистую. Когда ваше тело и сознание будут гармонизированы, дух тоже станет спокойным».
Сам процесс медитации осуществлялся при сосредоточении сознания, лишенного каких-либо образов или идей, в одной точке, и сочетался с максимальной релаксацией и стабилизацией сознания, снятием психического напряжения и достижением предельно уравновешенного состояния. Медитация обычно начиналась с сознательной концентрации внимания, когда медитирующий интенсивно «всматривается» своим внутренним взором в «пустоту», стремится «опустошить» свое сознание до полного отсутствия каких-либо мыслеобразов восприятия. Такое состояние называется «одноточечностью сознания», «сознанием, лишенным мыслей», «несознанием».
На следующей стадии медитирующий должен выработать в себе способность к несознательной концентрации внимания, когда сознание свободно движется от одного объекта к другому, течет как вода, не задерживаясь ни на одном объекте, и вместе с тем, отражая его с максимальной адекватностью без всякого напряжения. Пассивно созерцая феномены своей психики и внешние образы восприятия, чань-буддист должен был проявить полное безразличие, максимально отстраненное отношение к мелькающим мыслям и образам, которые должны следовать в общем потоке психики легко и свободно и не оставлять в сознании никаких следов, подобно птицам, легко и бесшумно пролетающим по небу и бесследно исчезающим вдали. При этом психика, лишенная вмешательства индивидуального «Я», успокаивается сама собой и достигает предельно уравновешенного состояния, которое уподоблялось чань-буддистами зеркальной поверхности спокойной воды.
Такое состояние сознания, когда все духовные силы находятся в равновесии, так что ни одна мысль, ни одна склонность не может доминировать над другими, называется дхьяна. Его можно сравнить с тем, как на бурлящее море выливают масло: волны больше не ревут, пена не кипит, брызги не летят — остается лишь гладкое блестящее зеркало. И именно в этом совершенном зеркале сознания мириады отражений появляются и исчезают, никак не нарушая его спокойствия. Чаньская медитация основной упор делала на естественную саморегуляцию, когда человек не стремился навязать своей психике направляющую и регулирующую волю своего «Я», позволяя ей самой находить наиболее оптимальный режим функционирования.
Вся система чаньской тренировки была направлена на то, чтобы развить силу воли и полное самообладание, но не в смысле жесткой внешней дисциплины, а в смысле самоконтроля и саморегуляции, когда бразды правления берет на себя психосоматическая целостность, в которой «сознательные» и «подсознательные» уровни находятся в непротиворечивом единстве и гармоничном взаимодействии. При этом воля должна уступить место безличной, совершенно объективированной воле, которая исходит от «истинной природы» человека и усиливается за счет того, что ее максимальной концентрации и проявлению всех ее потенциальных возможностей не мешают различные демобилизирующие факторы, связанные с наличием индивидуального «Я».
Концепция «серединного пути» в чань-буддизме
Комплекс других методов воздействия на психическое и соматическое состояние человека включал: парадоксальные задачи и диалоги, дыхательные и гимнастические упражнения, физический труд, специальную диету, приемы массажа и самомассажа, приемы биоэнергетической стимуляции с помощью разнообразных средств. Избегать крайностей и следовать «истинной природе»
В практике психической саморегуляции чаньбуддисты опирались на фундаментальную буддийскую концепцию «срединного пути», рекомендовавшую избегать крайностей аскетизма. Необходимо подлинное воспитание чувств, их тренировка. Чтобы различать все формы чувственного сознания и оценивать их по достоинству, нельзя избавиться от «омрачающих» факторов психической жизни без дисциплины и упражнения воли. При этом основной акцент, как и в даосизме, делался на «методе естественности».
Постигая Дао, человек обретал эйфорическое чувство материально-телесного единства, восстанавливал яркость, свежесть, остроту и целостность восприятия, а также спонтанность реагирования, т. е. все естественные свойства, утрачиваемые в процессе культуризации посредством правил «Ли». Действия человека в таком состоянии шли как бы из самой глубины его существа, его «истинной природы». Он руководствовался не нормами «культурного поведения», а интуитивным «озарением», постижением истинной природы всего сущего, с которой его собственная природа находится в нераздельном единстве.
Смех и юмор как орудие для разрушения устоявшихся норм
Чань-буддисты, находящиеся в состоянии «просветления», разражались безумным хохотом, который «сотрясал небо и землю», испускали столь оглушительные восклицания, что собеседник мог «оглохнуть и ослепнуть на три дня», или же упасть в обморок, сквернословили и издавали неприличные звуки, жгли священные тексты и изображения божеств и пр. В шоковом воздействии на психику важную роль играло то, что своей «необузданностью» и демонстративно пренебрежительным отношением к нормам приличий чаньский наставник ломал привычные представления о «правильном» и «неправильном» поведении и тем самым пытался разрушить весь устоявшийся образ мышления, построенный на дуализации явлений действительности.
Еще одна характерная черта психической культуры чань — это чаньский юмор, создающий праздничную атмосферу шутовства. «Суть дзэн есть юмор», т. е. дзэн-буддизм является единственной религией, в которой смех не только допускается, но и обязателен. Чаньский смех в момент «просветления» означал не только радость возрождения к новой жизни, но и победу над смертью. Ее признаком являлось душевное хаотическое состояние, распад психических связей и функций, способный повлечь за собой гибель человека как личности. «Просветленное» состояние и таинственное «озарение».
«Просветленное» состояние сознания изначально присутствует в обыденном сознании каждого человека, поэтому его следует искать не в религиозных символах и категориях, не в ритуальных формах и предметах культа, а в «истинной природе» человека, которая и есть «природа Будды» — именно в этом заключается, по мнению дзэн-буддистов, истинный источник и основа «просветления». Буддийское учение представляет собой «открытый секрет» и в нем «нет ничего особенного», «непостижимого» и «сверхъестественного», и овладеть высшей истиной совсем не трудно.
Таинственное «озарение», в сущности, представляет собой нечто совершенно обыденное и простое, не требующее ни изнурительного аскетизма, ни специальной практики, ни длительного восхождения по многочисленным ступеням совершенства. Для этого нужно лишь искренно верить в изначальную чистоту своей истинной природы и находиться с ней в неразрывном единстве, непосредственно созерцая ее, и следовать за ее движениями, безоговорочно доверяя ей. Для этого необходимо также не стремиться ни к чему «особенному» и «необычному», возвышенному и трансцендентальному, нужно лишь исполнять свои повседневные обязанности и отправлять свои естественные потребности. Приведем несколько рекомендаций из Записей бесед Линь-цзи, одного из приверженцев этой теории:
«Буддийское учение не нуждается в особой практике. Для его постижения необходимо лишь обыденное недеяние: испражняйтесь и мочитесь, носите свою обычную одежду и ешьте свою обычную пищу, а когда устанете — ложитесь спать. Глупый будет смеяться надо мной, но умный поймет!»
«Не думай ни о добре, ни о зле, и когда в твоем со знании не будет возникать ни одна мысль, покажи мне свой лик первозданный».
Воспринимать вещи как они есть значит быть свободными
Процесс искажения объективной реальности в субъективно желаемом направлении является главным источником человеческих заблуждений и страданий, главной причиной постоянной «неудовлетворенности» (дукха) «обычных» людей, не обретших «просветления». Поэтому, чтобы быть свободными, надо воспринимать вещи «как они есть». «Чистое» и «загрязненное» состояния сознания являются в сущности не двумя разными видами, а двумя функциями, или модусами жизнедеятельности одного и того же сознания. «Чистое» сознание представляет собой более фундаментальный аспект человеческой психики, чем «омраченное», так как «омрачающие» факторы преходящи и от них можно избавиться с помощью практики психической саморегуляции. «Чистое» сознание — это деятельность психики, когда нет разделения на субъект и объект, нет ни малейшего разрыва между интуитивным «схватыванием» ситуации во всей целостности и спонтанным реагированием на нее, нет привязанности к внешним объектам и зависимости от них и т. д.
Как утверждали чань-буддисты, к человеку, который верит в изначальную чистоту своей природы и полностью полагается на нее, не пытаясь навязать ей нечто чуждое и постороннее, что-то исправить в ней, «просветление» приходит совершенно естественно и легко, так же легко, как вода устремляется вниз, а облака плывут по небу. Но для большинства людей, не имеющих определенной предрасположенности к интуитивному, целостному мышлению, главная трудность заключается именно в его необычайной простоте и легкости, так как во все свои действия они вносят элемент преднамеренности и целенаправленности и, стремясь быть естественными, попадают в парадоксальную ситуацию, в порочный круг, из которого невозможно выбраться без тотального переворота во всей своей психической деятельности. Ведь в самом стремлении быть естественным уже есть нечто искусственное, нечто надуманное и глубоко чуждое истинной природе человека.
Не привязываться ни к добру, ни к злу
Внутренняя природа человека содержит все сполна с самого начала. И все, что нужно человеку, занимающемуся духовной практикой — это не привязываться ни к добру, ни к злу. Чань-буддисты обычно сравнивали «просветление» с неожиданным «выпадением дна у бочки». Когда это случается, все ее содержимое внезапно выходит наружу. «Новый» метод решения ситуационных задач заключается в том, что проблема решается как бы сама собой, если перестать видеть в ней таковую, и не мудрствуя лукаво и не создавая новых проблем, «просто жить» и действовать — «есть, когда захочется есть», «спать, когда захочется спать», быть естественным, без всякого преднамеренного стремления стать естественным. По-настоящему свободен не тот, кто находится по ту сторону добра и зла, а тот, кто избавился от всех привязанностей к идее «свободы» и «не-свободы», кто не различает, где свобода, а где несвобода, не отвергая и не принимая ни то, ни другое. Идеальным вектором развития личности в процессе чаньского психотренинга было восстановление исходной генетической многозначительности психических функций, которая позволяет человеку осуществлять спонтанное, непосредственное реагирование, присущее детям.
* * *
Подводя итоги обзорной статьи по духовным традициям средневекового Китая, можно сделать важнейший вывод, что все рассмотренные духовные традиции — конфуцианство, даосизм и чань-буддизм — несомненно, связаны с сокровенным учением древних ариев — зерванизмом. Согласно древним источникам, основатель буддизма Гаутама Будда (623–544 гг. до н. э.) учился у персидских магов-зерванитов. Его учение о Нирване и восьмеричном пути прекращения страданий — это, по сути, видоизмененное авестийское учение о Зерване. Даосизм сформировался, когда Китай был одной из независимых провинций Древнего Ирана (около VI в. до н. э.). Изначальный даосизм возник именно как результат распространения в тот период влияния зерванитских жрецов. Один из древнейших даосских текстов «Дао дэ цзин», где излагается учение о Дао, ключевом понятии даосизма, написан основоположником учения Лаоцзы, который создал его, побывав на Западе, в Персии. Именно древнеарийское учение оказало огромное влияние практически на все дошедшие до нас религии, системы духовных знаний и эзотерические науки. Поэтому, чтобы выйти на первоисток, для нас важно знакомиться с ними, изучать их, сопоставлять и выявлять глубинную взаимосвязь между ними и зороастризмом.
